– Юлиан Семенов был для меня необычайно интересной фигурой, хотя бы потому, что лучше журналиста в то время я не знал. Уже вышел его роман «Майор Вихрь», в газетах и журналах печатались его удивительные очерки. Мне, бывшему ленинградскому стиляге, нравился его свободный стиль, нравилось, как он одет, как курит, как разговаривает. В то время существовал знаменитый коктейль-холл на Тверской, где собирались все московские стиляги. Рассказывали, что Семенов приходил в зеленом пиджаке с заплатками на рукавах – это было супермодно. Пили коктейль «Маяк»: ликер «Шартрез», водка и яичный желток.

Однажды мне сказали: «Юлиан хочет с тобой поговорить. Позвони». Я позвонил и тут же услышал: «Приезжай!» В тот же день мы встретились у него дома, на Беговой.

Шел восемьдесят восьмой год. Время гласности.

«У меня появилась идея создать новую газету. Я даже придумал, по-моему, хорошее название – «Совершенно секретно», – начал разговор Семенов. – Сейчас такое время, что можно писать обо всем. Я тут накопил кое-какие материальчики про Зою Федорову. Это будет сенсация!» И дает мне повесть размером шесть авторских листов – знаменитую «Тайну Кутузовского проспекта».

Надо ли говорить, что повесть я прочитал взахлеб. Сделал из нее газетный вариант. Мы решили ставить его в открытие первого номера «Совершенно секретно». Юлиан предложил мне должность своего заместителя, и я с удовольствием согласился.

С Юлианом работалось очень легко. Он был поразительно доверчив. Мне рассказывал замечательный художник Гена Новожилов, иллюстрировавший книжку «Семнадцать мгновений весны» в издательстве «Известия», как Семенов, которому он не показал ни одного своего рисунка, оторвал от газеты полоску бумаги, крупно подписался «Юлиан Семенов» и сказал: «Вот моя подпись. Я все рисунки твои одобряю».

При своей сумасшедшей занятости и бесконечных командировках в разные точки земного шара он старался подбирать людей, которым полностью мог доверять, окружал себя высокими профессионалами. На редколлегиях накидывал массу идей, которые обсуждались в свободной манере, и очередной номер, казалось, складывался сам по себе. Помню, мы, члены редколлегии, начинали сомневаться в реальности разработки некоторых тем: кто же это разрешит?! Юлиан не сомневался: «Все пробьем!» Сейчас трудно себе представить, что газета, мгновенно набравшая популярность, делалась в маленькой двухкомнатной квартирке окнами на Новый Арбат.

Конечно, само имя Юлиана Семенова открывало любые двери. Это как известная торговая марка, которую знают все. Он был очень простой человек, умел на равных и абсолютно одинаково общаться и с королями, и с президентами, и с мясниками, и с водопроводчиками, и с уборщицами. Это качество привлекало к нему людей.

Почти одновременно с «Совершенно секретно» Семенов создавал Международную ассоциацию писателей, работающих в жанре детективного и политического романа (МАДПР). С его связями по всему миру удалось привлечь потрясающие имена. Первый конгресс состоялся в Ялте. До обеда шло заседание, а с вечера до глубокой ночи мы сидели в кабаке. Юлиан обожал застолье. Он себя не ограничивал. Выкуривал по две пачки сигарет в день, пил от души. Его под руки сажали в машину и увозили почти бездыханным. Я тоже еле добирался до своего номера в отеле, просыпался с чугунной головой. В ресторан на завтрак спускался с отвратительным самочувствием. И тут входил Семенов с банкой пива в руке – он буквально парил, улыбался, со всеми обнимался. Съедал пару ложек каши и поднимался из-за стола: «Ребята, пошли заседать!»

Еще одно впечатление от конгресса. Если Юлиан знает, что выступать будет испанский писатель, он говорит по-испански. Дает слово французскому писателю – общается на прекрасном французском. С немцем – по-немецки, с англичанином – по-английски. Я не говорю уже про персидский язык, который был его «родным», так как он окончил восточный факультет. Кто сегодня из журналистов-писателей может похвастаться таким знанием языков?

Михаил Шемякин, режиссер Оливер Стоун с женой и Юлиан Семенов. Нью-Йорк, 1987 г.

Юлиан был потрясающе организованным человеком, хотя внешне казался другим. Умел отключаться полностью, чтобы посвятить себя только творчеству. Можно сказать, на моих глазах он писал «ТАСС уполномочен заявить». Пришел в редакцию и сказал: «Я уезжаю к себе в Мухалатку на две недели. Отключаю все телефоны. Мне не звонить ни по какому поводу. Буду писать повесть про КГБ и его деятельность в странах Африки».

Он уехал на четырнадцать дней и закончил эту повесть. Причем писать начал в самолете. У него была маленькая пишущая машинка «Колибри», и во время полета, на коленках, он мог написать пять-шесть страниц текста.

А когда Юлиан ставил последнюю точку, он звонил в редакцию своему первому заместителю Александру Плешкову: «Сань, или ты, или Борис, берите билеты и приезжайте!» Это означало, что недели на две намечается гудеж с друзьями. Его знаменитая дача в Мухалатке – одноэтажное шале с необыкновенно красивой крышей. Рыбалка, шашлыки. Юлиана любила вся округа.

Он никогда не жалел себя, не думал о том, что каждому человеку отпущена какая-то норма. Работал сутками, спал урывками, отдыхал на всю катушку. В Ялте он научил меня играть. «Запомни раз и навсегда закон казино: возьми выигрыш и уйди, – наставлял он. – Можешь вернуться через час, на другой день, но не испытывай судьбу, подарившую удачу...»

У Шагала. С женой и дочерью художника

Считаю, что до сих пор в жанре детективного романа его уровня никто не достиг. «Семнадцать мгновений весны» останутся на века. Это вещь эпохальная. В ней то, о чем ни мы, ни Юлиан не могли знать. Но его воображение, вкус, его удивительная интуиция создали образ разведчика, который будет жить очень и очень долго.

С Борисом Шаляпиным и бароном Фальц-Фейном. Лихтенштейн, 1981 г.

Вокруг Семенова время от времени раздувались слухи, будто он штатный агент КГБ со всеми вытекающими последствиями. Ничего этого не было. Юлиан сказал мне как-то, что ему достаточно попросить какой-нибудь материал, который можно обнародовать, а все остальное – воображение. В литературе я поставил бы его на одну ступеньку с Хемингуэем. Юлиан любил Хемингуэя, был с ним знаком и даже внешне походил на него.

«Писать надо так, чтобы обязательно открывать что-то новое. Всегда. Ибо пережевывание старых сюжетов из тех тридцати семи, которые отпущены литературе, давно нестоящее, зряшное дело. Сейчас настала такая пора, когда читателя должно информировать в прозе так, как это умели делать Пушкин, Толстой, Франс, Голсуорси. Потому что информация – это отнюдь не сухомятина. Флобер, написав «Мадам Бовари», сумел проинформировать своих читателей, создав образ женщины, за которой встала вся провинциальная Франция», – это слова Юлиана Семенова.

Помню тот печальный день, когда его свалил сильнейший инсульт. Накануне Юлиан позвонил мне: «Боря, если хочешь, приезжай в субботу в Речной порт. Будет поездка на теплоходе с Рупертом Мердоком, у меня с ним переговоры». Я отказался: собирался на дачу.

Мы навещали его в Институте нейрохирургии после операции. Юлиан неожиданно попросил: «Ребята, а не можете мне пишущую машинку принести?» Мы, конечно, обещали, но, выйдя из палаты, молча переглянулись: вряд ли ему понадобится теперь машинка. Он просто мечтал о том, чтобы вновь засесть за работу.

Планов было много. Семенов собирался писать роман о Сухово-Кобылине, известном драматурге, который закончил жизнь в нищете и опозоренным. А знаменитая Янтарная комната! Юлиан был занят ее поисками до последнего. Не успел.

Время работы с Юлианом Семеновым в газете «Совершенно секретно» – самый светлый период моей жизни.

 

 

источник- Борис ДАНЮШЕВСКИЙ, первый заместитель главного редактора  http://www.sovsekretno.ru/magazines/article/709

 

 

 

 

 

 

 

---